Мало вещей перевернули мою жизнь так, как фраза "Можно я с вами?". Наверное, в какой-то момент я подошел к точке, в которой лишь от моего выбора зависело, куда повернуть. Это случилось в августе четырнадцатого года, в маленьком городе Иловайске. Двор линейного отдела транспортной милиции, куда меня привели для выяснения, не шпион ли я, так как приехал в полуокруженный город на велосипеде - множество людей в разномастном камуфляже и с оружием, задранные вверх дула минометов (кажется Нона-Б), штабеля зеленых ящиков. На меня кричат, в первую очередь человек с забинтованной головой - командир с позывным Гиви.читать дальше Мне высказывают все, что думают обо мне, что я трус и почти предатель, на что я ничего не могу ответить. Часть города, где находится дом моей матери и она сама, контролируется украинской армией. Я чувствую невероятный дискомфорт от того, что все, чего я достиг к двадцати восьми годам, не значит ровным счетом ничего для решения этой проблемы, и мое образование, опыт, знания не могут послужить самому важному делу в жизни - помощи родному человеку. Здесь и сейчас нужно лишь одно - не бояться, только так можно быть полезным. Гиви уходит с моим паспортом для проверки, и я выслушиваю в свой адрес язвительные комментарии бойца в британском пустынном камуфляже, как выяснилось много позже, это был мотороловец Червонец. Говорит он едко, гладко и складно, но я его почти не слышу, обида на самого себя намного сильнее, чем его слова. Невысокий худой парень, охраняющий меня, спрашивает, кто я по образованию, я отвечаю, пытаясь вспомнить, где я мог его видеть. Он же говорит, что мой коллега, юрист, и работал в одном из судов Донецка, я вспоминаю точно, где именно. Когда вернулся Гиви, я уже принял решение.
"Можно, я с вами?" "Вот это другое дело! Пошли!" Следом за Гиви заходим в здание "линейки" - в аквариуме проходной дежурный увлеченно играет на компьютере в какую-то игрушку, благо здание запитано от дизель-генератора, так как электричества в городе давно нет. Приносят камуфляж времен первой чеченской войны и почти новые ботинки. Потом - АКМ и брезентовый подсумок с магазинами на потертом кожаном ремне. Сразу же осматриваю автомат, переодеваюсь в соседней комнате, после чего мне приказывают ехать на своем велосипеде к отделению милиции. Автомат закинут за спину, подсумок оттягивает ремень, я объезжаю воронки в асфальте, разбитые автомобили, многие деревья вдоль дороги посечены осколками. Меня переполняет странное ощущение внутренней умиротворенности, почти счастья, кажется, я наконец делаю то, что является вершиной всей моей деятельности. На улице почти не видно людей, где-то громыхают взрывы. Оставляю велосипед, делаю пару звонков - удивительно, здесь еще есть связь! После этого разбитая "Волга" везет меня на позицию.
Иловайск разделен железнодорожным парком на две части. Большую удерживает ополчение, другую занимают враги, "укропы". Школа номер 13 стоит на возвышении у железнодорожных путей, отсюда хорошо простреливается обширное пространство. Во дворе, с тыльной стороны, немногочисленные люди с оружием, бронетранспортер "восьмидесятка", СПГ. Слышны хлопки прилетающих из-за "железки" вогов. Меня знакомят с командиром - бородатым добродушным мужиком в камуфляже и гражданских туфлях - Хоттабычем. Он ведет меня наверх для ознакомления с позицией. "А я в эту школу на дискотеку ходил!" "А я здесь учился" - он тоже отсюда. В дальнейшем оказалось, что подавляющее большинство местные, которые не смогли сидеть дома, когда к ним пришла война. Сама школа казалась мне каким-то общим нашим домом, который мы обороняем, как крепость. Людей не хватает - кольцо окружения постепенно замыкается, и это требует большого количества людей. Бойцы выглядят невероятно уставшими, с осунувшимися лицами и красными от недосыпания глазами. В коридоре сидит с полдесятка людей - вся оборона второго этажа. В классе пробираемся между парт к окну - я должен проверить работоспособность автомата, выглядываю, напротив чуть вправо - серый ангар депо, где находятся вражеские позиции. Отстреливаю туда магазин и возвращаюсь в коридор. Бойцы сидят у стен. Немолодая улыбчивая женщина в очках, светлые волосы, светлые глаза, и зовут Светой - снайпер, в руках СВД с фанерным прикладом, она тоже из Иловайска. Седьмой, Офицер, Цыган... обычные донбасские работяги. Пыльный камуфляж, закопченное от стрельбы оружие, усталые лица.
Ближе к вечеру приезжает Гиви с минометами и боеприпасами для СПГ. Лихорадочно быстро разгружаем ящики, меня быстро учат собирать выстрелы для СПГ, пока его устанавливают справа от школы, через дорогу под деревьям. Закончив, осматриваюсь по сторонам - в сторону противника уже стреляют из автоматов и ручных гранатометов, появляются журналисты с камерами. "Тащи сюда!" - кричат эспегешники, я закидываю автомат за спину и начинаю таскать выстрелы через простреливаемую улицу под аккомпанемент дикого рева, характерного для этого безоткатного орудия. Вспоминаю, что в стороне, куда летят принесенные мною гранаты, находится дом, в котором жила моя одноклассница - "Прости, Юля...". По депо отрабатывают из реактивных огнеметов, потом выстрелы становятся реже, минометы увозят. Наступает тишина. Я возвращаюсь на второй этаж, в углу коридора нахожу кучу вещей из класса допризывной подготовки - деревянные автоматы, противогазные сумки... Подбираю одну из них - надо становиться запасливым воином, насыпаю туда патронов из коробок, так как мне сказали, что могут быть проблемы с боеприпасами к "семерке". До сумерек наблюдаю за позициями противника, сидя на полу возле учительского стола, смотрю, как солнечные лучи постепенно гаснут в пыльном августовском воздухе.
Когда стемнело, командиры решают, где будут секреты и кто в них пойдет. Меня назначают в пару с Седьмым, он протестует - лежать придется на открытом пространстве школьного футбольного поля, что довольно рискованно, а я пока что необстрелянный боец. Но других вариантов нет, к тому же нас будут прикрывать двое пулеметчиков с РПК. Берем с собой одеяло, долго выбираем позицию - между плохим и очень плохим вариантами. С края поля стоит забор из бетонных плит, за которым находится спуск в сторону "железки". Забор заканчивается метрах в пятидесяти от школы, и оттуда к нам могут обойти враги. Ложимся в почти незаметную ложбинку среди высохших стеблей бурьяна, Седьмой засыпает, попросив меня быть внимательным и не спать, его усталость сильнее чувства опасности. Я лежу не шевелясь, скрытность - моя единственная защита, и вслушиваюсь во все малейшие шорохи вокруг. Что-то приближается ко мне, я внутренне сжимаюсь, стараясь удерживать автомат так, чтобы карабин ремня не звякнул об антабку. Шорох движется как-то странно, словно обходит меня. Вижу что-то белое... Кошка!!! Мысленно матерюсь, сердце колотится так, что я боюсь, что его слышно за несколько десятков метров. Снова тянутся бесконечные минуты тишины. Опять шорох и хруст веток - уже за забором. Со всей силы колочу локтем в бок товарища. Спросонья: "Что?" "Там" - указываю направление. В эту минуту хруст повторяется. Седьмой не раздумывая достает гранату и, привстав на колени отправляет ее за забор. Провожаю взглядом гранату, вижу, как отделилась предохранительная скоба, вспышку сработавшего запала... Взрыв! Начинают колотить РПК. Пули летят почти что над нами, мы вжимаемся в землю, Седьмой орет, чтоб прекратили огонь. Но огонь прекращается только с израсходованием боекомплекта. Мы бежим к углу школы, адреналин захлестывает, кажется, никогда раньше так быстро не бегал. Когда мы добежали, с угла начинает работать ПК - уже бесполезно, в никуда, для самоуспокоения. Во дворе усомняются в обоснованности наших действий. "Может, ёжик?" - "Ага, ёжик - килограмм на семьдесят". Меня ставят наблюдателем на второй этаж. Хотя, что там увидишь, можно только услышать, под окнами битое стекло, не позволяющее противнику подойти незамеченным.
Через сутки я выгляжу как все - камуфляж пропитался пылью и потом, глаза покраснели и слезятся от отсутствия сна, постоянное напряжение отупляет. В одну из ночей снайпер убивает одного из наших и тяжело ранит другого. Убитому пуля попала в грудь, пробив разгрузку и броник, и теперь рядом со входом в школу лежат простреленные магазины из рыжего пластика, на одном из них надпись "За Родину!". А его каску теперь ношу я, это добротный русский кевларовый шлем, уже выдержавший несколько попаданий автоматных пуль.
Между дежурствами хожу по школе, чтобы разогнать сон. Двери в классы открыты, внутри - как обычно, старые парты, цветы в горшках, плакаты с флагом, гербом и гимном государства, армия которого теперь стреляет по городу детей из этих классов. Страницы тетрадей, исписанные детским почерком, а поверх - осколки разбитых стекол. Чувствую почти физическую боль от этого зрелища.
Ночью противник забрасывает нейтральную полосу - железнодорожный парк вогами из гранатомета. При разрыве в темноте они дают яркую эффектную вспышку, выглядящую почти кинематографично. Эти вспышки - единственное развлечение, помогающее бороться со сном. На вражеской стороне города постоянно что-то горит. Я пытаюсь прикинуть, насколько это близко к местонахождению моего дома. Кажется что очень близко. Мысль о доме, о матери не оставляет меня. Хочется идти в атаку, под огонь, лишь бы хоть немного приблизить момент, когда станет ясно, что с ней. Но приходится сидеть, смотреть, как горит город, который я стал болезненно ощущать своим, и не спать. Я отжимаюсь от пола, переползаю от окна к окну, иногда мне начинают сниться сны, хотя глаза открыты. "Это нормально, это - война" - так мне тогда говорил Офицер. На стене класса висят часы. Стрелки помяты взрывом, но они упрямо тикают, так же, как тикали, когда здесь сидели дети, а не грязный ополченец с автоматом. Мне до боли захотелось, чтобы они продолжили точно также идти после победы, я знал, что она будет скоро.
Под утро мне дают поспать пару часов, после чего я завтракаю омерзительного вкуса консервированной рисовой кашей с мясом и отправляюсь на тот же пост. Приходит Офицер и сообщает, что нас в школе осталось всего шесть человек, остальные уехали на зачистку вместе с бэтэром, поэтому нужно быть вдвойне внимательным. Я сажусь спиной к стене между окнами, ставлю рядом раритетную РГ-42, регулярно выглядываю для контроля обстановки. Время тянется мучительно медленно. Ожидаю выстрелов с нашей стороны, но пока тихо. Проходит несколько часов, слышу, как приехал бэтэр, но меня никто не меняет. Выглянув в очередной раз, вижу толпу гражданских на путях. "Лежать!!!" - короткая очередь в небо. Входит Строитель, смотрю на него, не понимая, почему он не пригибается. "Чего стреляешь? Всё уже. Мы победили" - говорит как-то устало. Выбегаю на улицу. Рядом с бэтэром - наши, вернувшиеся с зачистки, гражданские, что сидели в бомбоубежище школы. Сияющие от счастья лица. Мы победили!!! Обнимаюсь со Светой, после чего стоим и смотрим друг на друга - и плачем и смеемся сразу. Меня колотит истерика - "Что, можно пойти домой? Вот так, просто, взять и пойти?". Света смеется - "Можно. Теперь можно". У многих вокруг такая же реакция - смех и слезы одновременно. Мы очистили свой город от захватчиков, ощущение коллективной победы невероятно окрыляет, я понимаю, что чувствовали советские воины, освобождавшие свою землю семьдесят лет назад.
okopka.ru/d/doneckij_a/text_0020.shtml
helinor, спасибо!
"Можно, я с вами?" "Вот это другое дело! Пошли!" Следом за Гиви заходим в здание "линейки" - в аквариуме проходной дежурный увлеченно играет на компьютере в какую-то игрушку, благо здание запитано от дизель-генератора, так как электричества в городе давно нет. Приносят камуфляж времен первой чеченской войны и почти новые ботинки. Потом - АКМ и брезентовый подсумок с магазинами на потертом кожаном ремне. Сразу же осматриваю автомат, переодеваюсь в соседней комнате, после чего мне приказывают ехать на своем велосипеде к отделению милиции. Автомат закинут за спину, подсумок оттягивает ремень, я объезжаю воронки в асфальте, разбитые автомобили, многие деревья вдоль дороги посечены осколками. Меня переполняет странное ощущение внутренней умиротворенности, почти счастья, кажется, я наконец делаю то, что является вершиной всей моей деятельности. На улице почти не видно людей, где-то громыхают взрывы. Оставляю велосипед, делаю пару звонков - удивительно, здесь еще есть связь! После этого разбитая "Волга" везет меня на позицию.
Иловайск разделен железнодорожным парком на две части. Большую удерживает ополчение, другую занимают враги, "укропы". Школа номер 13 стоит на возвышении у железнодорожных путей, отсюда хорошо простреливается обширное пространство. Во дворе, с тыльной стороны, немногочисленные люди с оружием, бронетранспортер "восьмидесятка", СПГ. Слышны хлопки прилетающих из-за "железки" вогов. Меня знакомят с командиром - бородатым добродушным мужиком в камуфляже и гражданских туфлях - Хоттабычем. Он ведет меня наверх для ознакомления с позицией. "А я в эту школу на дискотеку ходил!" "А я здесь учился" - он тоже отсюда. В дальнейшем оказалось, что подавляющее большинство местные, которые не смогли сидеть дома, когда к ним пришла война. Сама школа казалась мне каким-то общим нашим домом, который мы обороняем, как крепость. Людей не хватает - кольцо окружения постепенно замыкается, и это требует большого количества людей. Бойцы выглядят невероятно уставшими, с осунувшимися лицами и красными от недосыпания глазами. В коридоре сидит с полдесятка людей - вся оборона второго этажа. В классе пробираемся между парт к окну - я должен проверить работоспособность автомата, выглядываю, напротив чуть вправо - серый ангар депо, где находятся вражеские позиции. Отстреливаю туда магазин и возвращаюсь в коридор. Бойцы сидят у стен. Немолодая улыбчивая женщина в очках, светлые волосы, светлые глаза, и зовут Светой - снайпер, в руках СВД с фанерным прикладом, она тоже из Иловайска. Седьмой, Офицер, Цыган... обычные донбасские работяги. Пыльный камуфляж, закопченное от стрельбы оружие, усталые лица.
Ближе к вечеру приезжает Гиви с минометами и боеприпасами для СПГ. Лихорадочно быстро разгружаем ящики, меня быстро учат собирать выстрелы для СПГ, пока его устанавливают справа от школы, через дорогу под деревьям. Закончив, осматриваюсь по сторонам - в сторону противника уже стреляют из автоматов и ручных гранатометов, появляются журналисты с камерами. "Тащи сюда!" - кричат эспегешники, я закидываю автомат за спину и начинаю таскать выстрелы через простреливаемую улицу под аккомпанемент дикого рева, характерного для этого безоткатного орудия. Вспоминаю, что в стороне, куда летят принесенные мною гранаты, находится дом, в котором жила моя одноклассница - "Прости, Юля...". По депо отрабатывают из реактивных огнеметов, потом выстрелы становятся реже, минометы увозят. Наступает тишина. Я возвращаюсь на второй этаж, в углу коридора нахожу кучу вещей из класса допризывной подготовки - деревянные автоматы, противогазные сумки... Подбираю одну из них - надо становиться запасливым воином, насыпаю туда патронов из коробок, так как мне сказали, что могут быть проблемы с боеприпасами к "семерке". До сумерек наблюдаю за позициями противника, сидя на полу возле учительского стола, смотрю, как солнечные лучи постепенно гаснут в пыльном августовском воздухе.
Когда стемнело, командиры решают, где будут секреты и кто в них пойдет. Меня назначают в пару с Седьмым, он протестует - лежать придется на открытом пространстве школьного футбольного поля, что довольно рискованно, а я пока что необстрелянный боец. Но других вариантов нет, к тому же нас будут прикрывать двое пулеметчиков с РПК. Берем с собой одеяло, долго выбираем позицию - между плохим и очень плохим вариантами. С края поля стоит забор из бетонных плит, за которым находится спуск в сторону "железки". Забор заканчивается метрах в пятидесяти от школы, и оттуда к нам могут обойти враги. Ложимся в почти незаметную ложбинку среди высохших стеблей бурьяна, Седьмой засыпает, попросив меня быть внимательным и не спать, его усталость сильнее чувства опасности. Я лежу не шевелясь, скрытность - моя единственная защита, и вслушиваюсь во все малейшие шорохи вокруг. Что-то приближается ко мне, я внутренне сжимаюсь, стараясь удерживать автомат так, чтобы карабин ремня не звякнул об антабку. Шорох движется как-то странно, словно обходит меня. Вижу что-то белое... Кошка!!! Мысленно матерюсь, сердце колотится так, что я боюсь, что его слышно за несколько десятков метров. Снова тянутся бесконечные минуты тишины. Опять шорох и хруст веток - уже за забором. Со всей силы колочу локтем в бок товарища. Спросонья: "Что?" "Там" - указываю направление. В эту минуту хруст повторяется. Седьмой не раздумывая достает гранату и, привстав на колени отправляет ее за забор. Провожаю взглядом гранату, вижу, как отделилась предохранительная скоба, вспышку сработавшего запала... Взрыв! Начинают колотить РПК. Пули летят почти что над нами, мы вжимаемся в землю, Седьмой орет, чтоб прекратили огонь. Но огонь прекращается только с израсходованием боекомплекта. Мы бежим к углу школы, адреналин захлестывает, кажется, никогда раньше так быстро не бегал. Когда мы добежали, с угла начинает работать ПК - уже бесполезно, в никуда, для самоуспокоения. Во дворе усомняются в обоснованности наших действий. "Может, ёжик?" - "Ага, ёжик - килограмм на семьдесят". Меня ставят наблюдателем на второй этаж. Хотя, что там увидишь, можно только услышать, под окнами битое стекло, не позволяющее противнику подойти незамеченным.
Через сутки я выгляжу как все - камуфляж пропитался пылью и потом, глаза покраснели и слезятся от отсутствия сна, постоянное напряжение отупляет. В одну из ночей снайпер убивает одного из наших и тяжело ранит другого. Убитому пуля попала в грудь, пробив разгрузку и броник, и теперь рядом со входом в школу лежат простреленные магазины из рыжего пластика, на одном из них надпись "За Родину!". А его каску теперь ношу я, это добротный русский кевларовый шлем, уже выдержавший несколько попаданий автоматных пуль.
Между дежурствами хожу по школе, чтобы разогнать сон. Двери в классы открыты, внутри - как обычно, старые парты, цветы в горшках, плакаты с флагом, гербом и гимном государства, армия которого теперь стреляет по городу детей из этих классов. Страницы тетрадей, исписанные детским почерком, а поверх - осколки разбитых стекол. Чувствую почти физическую боль от этого зрелища.
Ночью противник забрасывает нейтральную полосу - железнодорожный парк вогами из гранатомета. При разрыве в темноте они дают яркую эффектную вспышку, выглядящую почти кинематографично. Эти вспышки - единственное развлечение, помогающее бороться со сном. На вражеской стороне города постоянно что-то горит. Я пытаюсь прикинуть, насколько это близко к местонахождению моего дома. Кажется что очень близко. Мысль о доме, о матери не оставляет меня. Хочется идти в атаку, под огонь, лишь бы хоть немного приблизить момент, когда станет ясно, что с ней. Но приходится сидеть, смотреть, как горит город, который я стал болезненно ощущать своим, и не спать. Я отжимаюсь от пола, переползаю от окна к окну, иногда мне начинают сниться сны, хотя глаза открыты. "Это нормально, это - война" - так мне тогда говорил Офицер. На стене класса висят часы. Стрелки помяты взрывом, но они упрямо тикают, так же, как тикали, когда здесь сидели дети, а не грязный ополченец с автоматом. Мне до боли захотелось, чтобы они продолжили точно также идти после победы, я знал, что она будет скоро.
Под утро мне дают поспать пару часов, после чего я завтракаю омерзительного вкуса консервированной рисовой кашей с мясом и отправляюсь на тот же пост. Приходит Офицер и сообщает, что нас в школе осталось всего шесть человек, остальные уехали на зачистку вместе с бэтэром, поэтому нужно быть вдвойне внимательным. Я сажусь спиной к стене между окнами, ставлю рядом раритетную РГ-42, регулярно выглядываю для контроля обстановки. Время тянется мучительно медленно. Ожидаю выстрелов с нашей стороны, но пока тихо. Проходит несколько часов, слышу, как приехал бэтэр, но меня никто не меняет. Выглянув в очередной раз, вижу толпу гражданских на путях. "Лежать!!!" - короткая очередь в небо. Входит Строитель, смотрю на него, не понимая, почему он не пригибается. "Чего стреляешь? Всё уже. Мы победили" - говорит как-то устало. Выбегаю на улицу. Рядом с бэтэром - наши, вернувшиеся с зачистки, гражданские, что сидели в бомбоубежище школы. Сияющие от счастья лица. Мы победили!!! Обнимаюсь со Светой, после чего стоим и смотрим друг на друга - и плачем и смеемся сразу. Меня колотит истерика - "Что, можно пойти домой? Вот так, просто, взять и пойти?". Света смеется - "Можно. Теперь можно". У многих вокруг такая же реакция - смех и слезы одновременно. Мы очистили свой город от захватчиков, ощущение коллективной победы невероятно окрыляет, я понимаю, что чувствовали советские воины, освобождавшие свою землю семьдесят лет назад.
okopka.ru/d/doneckij_a/text_0020.shtml
helinor, спасибо!
-
-
29.02.2024 в 11:49Посетите также мою страничку
chat.bomjtrek.site/dena83487722 открытие счета в российском банке иностранным лицом
33490-+